День партизанской славы установлен президентом Украины Леонидом Кучмой 22 сентября 2001 года, в день 60-той годовщины с начала подпольно-партизанского движения на Украине, отмечает ИТАР-ТАСС. 6200 партизанских отрядов и подпольных групп, которые насчитывали около миллиона человек, наносили ощутимые потери гитлеровским войскам на оккупированной территории, способствуя продвижению частей и соединений Красной Армии на запад. За мужество и героизм, проявленные в борьбе с врагом, 200 тысяч партизан и подпольщиков награждены орденами и медалями, 223 из них удостоены звания Героя Советского Союза.

Советские партизаны в годы Великой Отечественной войны.

Партизан в годы Великой Отечественной войны принято было называть «народными мстителями». В этом названии есть особый смысл. Если для всего цивилизованного мира партизаны — члены нерегулярных военизированных формирований, которые исподтишка нападают на мирных жителей и представителей действующей власти, то в России еще со времен Отечественной войны 1812 года за партизанами закрепилась репутация носителей дубины народного гнева. Враг, попавший под удар этой дубины, должен помнить — вступив на чужую землю, он поставил себя вне закона и воевать по правилам с ним никто не будет. Гитлеровцы вполне оценили эту старинную российскую традицию: если в начале войны на партизан в своем тылу они смотрели как на обыкновенных бандитов, то позже стали считать их заклятыми врагами, для уничтожения которых приходилось снимать с фронта целые дивизии.

В полной мере оценить значение партизанского движения в годы войны очень сложно. Но несомненно, что оно было одним из важных факторов победы. Партизаны действовали практически на всей оккупированной территории СССР. Считается, что всего с 1941 по 1944 год в партизаны ушло до миллиона человек — а сколько точно, никто не считал и уже не подсчитает. Были среди них рабочие, крестьяне и интеллигенты, были старики и дети, мужчины и женщины, русские и украинцы, белорусы и казахи, грузины и армяне, азербайджанцы и молдаване. Партизаны уничтожили, ранили и захватили в плен едва ли не миллион фашистов и коллаборационистов, вывели из строя более 4 тысяч танков и бронемашин, разрушили и повредили 1600 мостов, подорвали 20 тысяч эшелонов. 184 тысячи партизан были награждены орденами и медалями, 248 человек удостоены звания Героя Советского Союза, 20 командиров партизанских соединений получили на плечи генеральские погоны. Но самое главное, партизаны сумели серьезно осложнить немцам жизнь на оккупированной территории и заставили их отвлечь с фронта значительные силы для наведения порядка в тылу.

В послевоенном СССР о партизанах широко говорить было не принято. До середины 1960-х годов «партизанская» тема находилась в тени, и положение изменилось лишь после 20-летнего юбилея победы. Во-первых, массовыми тиражами стали выходить как художественные, так и документальные книги о партизанах, во-вторых, именно на приключения народных мстителей переключилось производство кино- и телефильмов о войне. Вряд ли случайным можно считать тот факт, что первый советский сериал «Вызываем огонь на себя» был снят о брянских партизанах, которые совместно с польскими подпольщиками разгромили немецкий военный аэродром.

За этим сериалом потянулась целая вереница партизанских саг — «Время выбрало нас», «Подпольный обком действует», «Дума о Ковпаке», «От Буга до Вислы». Киностудия «Беларусьфильм» за свою приверженность теме партизанского сопротивления даже получила меткое прозвище «Партизанфильм». Когда в 1979 году отмечался шестидесятилетний юбилей советского кино, то представители республиканских кинематографических ведомств открыли на ВДНХ свои фирменные павильоны. Грузия представила саклю, Украина — хату, а Белоруссия оборудовала партизанский лагерь — с пушкой и боевым листком на дереве.

Исторической достоверности в тех фильмах было мало, но все искупалось трюками и приключениями. Длиннющая трилогия о приключениях командира партизанского отряда майора Млынского («Фронт без флангов», «Фронт за линией фронта», «Фронт в тылу врага» — каждый фильм в двух сериях), снятая по роману генерала КГБ Семена Цвигуна «Мы вернемся», заставляла людей повоевавших усмехаться, но подрастающее поколение страны Советов ее обожало. Бои, перестрелки, рукопашные схватки и дерзкие рейды по тылам противника приводили в восторг мальчишек от Калининграда до Владивостока. И не во что-нибудь играла пионерия во дворах, а в «партизан и фашистов». Партизанами хотели быть все, фашистами — никто.

В перестроечное и постперестроечное время отношение к партизанам стало меняться. Появились как документальные исторические исследования, показывающие жизнь партизан без прикрас и легенд, так и построенные на «жареных фактах» публикации «сенсационного» характера, выставляющие партизан бандитами и головорезами. Правда, как ей и положено, находится посредине между мифами советского и постсоветского времени.

Образ партизана, выстроенный в общественном сознании, если и варьируется, то несильно. Обычно это крепкий бородатый дед с ружьем, словно сошедший с картины Верещагина «Не замай!», стерегущий врага за разлапистой елью: «Не одного волка завалил старик Тимофеич в мирное время, но когда пришла война, взял он верную берданку и пошел бить двуногих фашистских волков. Не знали пощады лютые звери, пришедшие грабить нашу Родину…». Либо крепкий парень в кубанке с ленточкой, который с шуточками-прибауточками лихо полосует из автомата ораву немцев, одна половина которых вопит «Русс, сдавайс!», а другая — «Гитлер капут!», а после боя на привале под баян поет частушку, свертывает самокрутку и рассказывает, как он заживет после победы. «До войны Ваня Петрухин был механиком в колхозе, любил девушку Любу и мечтал на ней жениться. Не смог он видеть спокойно, как по его родной Брянщине разгуливают оккупанты, взял автомат и ушел в лес…». Либо же это не вышедший из окружения майор Александров со строгим лицом или секретарь обкома Петр Давыдов, оставленный в тылу врага. И тот и другой составляют хитроумные планы, которые претворяют в жизнь старик Тимофеич и Ваня Петрухин — и горят немецкие комендатуры, взлетают на воздух эшелоны с танками, а немецкий генерал с моноклем в глазу совершенно не по-немецки стучит в бессильной ярости кулаком по столу и кричит: «Доннерветтер! Мои лучшие люди гибнут от рук этих неуловимых русских партизан!».

А в жизни все было куда проще. Были, конечно, и старики Тимофеичи, и Вани Петрухины, и майоры Александровы с секретарями Давыдовыми, но чаше всего партизанами становились безымянные пехотные лейтенанты и капитаны, отставшие от своих частей в начале войны — и не по трусости отставшие. Немцы перли вперед неудержимой лавиной — летом 1941 года немецкая армия держала самый высокий темп наступления за всю историю войн. Части Красной армии, обойденные с флангов, не успевали вовремя отступить, и оказавшиеся на оккупированной территории советские солдаты становились головной болью для войск второго эшелона вермахта и частей СС. Были и дезертиры, бросавшие фронт и мечтавшие отсидеться где-нибудь в селе, пока не стихнут бои. Были беженцы, были люди, приехавшие погостить к родным и застигнутые врасплох накатившейся войной. Вот они-то и сбивались в группы, группы соединялись в отряды, где пистолет был на двоих, винтовка — на троих, а гранаты с автоматом воспринимались как подарок судьбы.

Командование группой принимал на себя лидер. Это мог быть бывший поселковый участковый Иван Локотков, бывший школьный учитель Андрей Гак, бывший командир взвода Джума Сарбаев, бывший инженер Александр Щербаков — довоенная профессия после 22 июня 1941 года роли не играла. Важно было другое — мог он повести за собой людей или нет? Если мог — то вел, где словом, где приказом, а где и угрозой расстрела (с трусами и паникерами не церемонились). Не было на нем отглаженной формы, скрипящей портупеи и добротного полушубка. Была прожженная шинель, простреленная гимнастерка, пропотевшая рубаха да не успевшие стоптаться сапоги. И прежде всего перед ним стояла задача выжить в хаосе первых военных дней, увести свою группу от идущей вперед пехоты в серых куртках и лязгающих танков с крестами на башнях. Увести в глубь леса, подальше от дороги, чтобы можно было перевести дух, осмотреться, подсчитать, прикинуть шансы, а потом уже и действовать.

Были, конечно, и специально оставленные в тылу врага комиссары и секретари обкомов. Были у них и секретные пакеты с сургучными печатями и грозным приказом «вскрыть только в случае крайней необходимости». Говорилось в тех пакетах: «В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т.д.». Но как создавать, если вокруг хаос и неразбериха, если одна инструкция строжайше предписывает в первую очередь спасать партийные документы, вторая — вывозить советское имущество, а третья — взорвать обком, вокзал и мост, и все одновременно. А взрывать некому, группу саперов у моста уничтожили рыжие немецкие десантники, где находится взрывчатка для подрыва обкома — неизвестно, а вывозить документы смысла уже нет, потому что фронт отодвинулся еще на 10 километров восточнее. И затаившиеся враги советской власти повыползали на улицы, встречают оккупантов цветами и радостными криками, ох, недоработали карающие органы перед войной, ох, недоработали, и каждая собака знает, что ты не инженер Сидоров вовсе, а секретарь обкома Фомичев, и поди угадай, кто из провожающих тебя взглядом не свернет за угол и не бросится в комендатуру с криком: «Герр комендант, вон по улице партейный секретарь идет!».

Мало было оставленных партией в тылу врага секретарей и командиров, еще меньше — проверенных людей, из которых можно создавать подпольную сеть, — и это в городах. Что уж говорить про леса — кто там ходит, что в мыслях держит, окруженец это, дезертир или крестьянин, у которого немецкий танк походя дом разворотил — поди угадай…

Шумел сурово Брянский лес, и шли под его кронами нескончаемые колонны партизан. С первых же дней горела земля под ногами у фашистов, не знал враг покоя ни днем, ни ночью. В страхе ворочались в своих постелях под награбленными одеялами сельские старосты, пошедшие в услужение к оккупантам, чутко прислушиваясь до рассвета — а не раздастся ли стук в окно и не прилетит ли в это окно граната. Одуревшие от страха немецкие часовые сонно клевали носом на посту и получали финкой в шею или прикладом по затылку, а потом взрывалась казарма, и полуодетые солдаты выскакивали с криками точно под огонь партизанских пулеметов. Ехал по дороге черный лимузин под охраной двух грузовиков с солдатами, и на лесном повороте взрывалась под правым колесом мина, улетал в кювет «Мерседес», а грузовики, закиданные бутылками с зажигательной смесью, горели факелами, а захваченный в плен немецкий оберст приходил в себя в партизанском лагере и закатывал глаза в ужасе: «Майн готт! Партизанен!». Не доходили до фронта эшелоны, потому что заложил под мост мину майор-инженер, а ручку крутанул дед Митрофаныч, и тормозилось немецкое наступление, не могли ничего немцы поделать против вездесущих и неуловимых партизан…

Ничего этого в первые дни не было. Были поначалу налеты на продовольственные склады — есть что-то надо. Были налеты на полицейские посты в деревнях, где вся сила состояла из лейтенанта, унтер-офицера, трех солдат да пяти полицаев. Часовых резали, отбирали оружие и из этого же оружия стреляли. В окно кидали единственную гранату — авось там взрывом всех выметет. С убитых немцев снимали одежду, кровью заляпанную, с захваченных в плен — тоже. Если был в группе человек, по-немецки понимавший, то пленного офицера допрашивали, а не было — вешали так. За офицером вешали и солдат — еды не хватает, пленных за собой по лесам таскать — проблемы умножать, а собаке — собачья смерть, мы их сюда не звали. Приговор заключался в одной фразе: «Смерть фашистским оккупантам!» Полицаев, коли повезло им остаться в живых, иногда отпускали — все равно их немец пристукнет, раз налет проморгали, а иногда отправляли вслед за немцем — сам виноват, шкура продажная, знал на что идешь, и не говори, что тебя силой приневолили. Порой полицай вымаливал прощение — не губите мужики, хоть что делайте, с вами пойду, мстителем буду. Выносился приговор «условный расстрел» — ладно, будь в партизанах, пока вину не искупишь. Так и ходили под условным расстрелом по нескольку месяцев и больше.

После удачного налета, навьючив на себя оружие с продовольствием, отряд уходил в лес. Командир, конечно, начинал планировать следующую операцию, но допрежь этого у него была масса других, куда более насущных проблем — холод донимал, значит, надо что-то носить. А что носить, когда в лес уходили летом, вся одежда — латаная-перелатаная гимнастерка или истрепавшийся костюм. Шинель хорошо если у одного на пятерых, а ночи все холоднее, и шалаш тепла не держит. Костры особо не разведешь — огонь видно издалека, немцы, обозленные налетами, высматривают, не мелькнет ли где огонек, да еще самолет-разведчик кружит. Если землянки рыть, то место надо выбрать, потому что жизнь кочевая, сегодня здесь, завтра там, а мест хороших мало, тут болото, там тропы неудобные, здесь почва гнилая, а про удобное место каждому зайцу в лесу известно, и уж его-то будут бомбить в первую очередь. Кормить бойцов опять же надо, а кормить нечем — сколько ни урезай пайки, они не вечны, значит, надо в очередной раз продсклад захватывать либо немецкую колонну грабить. А немцы не дураки, пускают во главе колонны броневик, а мина в отряде всего одна, нашли неразорвавшуюся, вот и выбирай — то ли ждать, пока танк по дороге проедет, и его рвать, то ли на броневик эту единственную мину, да уводить фуры с мукой в лес. И лечить бойцов надо — насморк с простудой за болезнь не считается, а вот от цинги зубы выпадают, а уж про раненых и говорить нечего — любое ранение, почитай, смертельно: попало в ногу — долой ногу, попало в руку — долой руку. Причем двуручной пилой, а вся анестезия — стакан спирта внутрь. И становится раненый обузой, да еще и другая обуза на отряде висит — беженцы. Хорошо, если удастся пристроить их к делу: мальцов — в дозоры и секретки, женщин — штопать одежду, а со стариками что делать? Бросить нельзя — свои же, советские, а за собой таскать — тоже не с руки.

Это потом Москва начнет посылать по воздуху оружие и редко — продукты. Это потом, в преддверии операции «Рельсовая война», снарядит Главный штаб авиацию дальнего действия, и будут летать по ночам Ил-4 и бросать на лесные аэродромы ящики со взрывчаткой и винтовками, да еще молчаливых людей, про которых летчику скажут: «Выбросить в квадрате 16-40 и вопросов не задавать». А на перехват самолетов пойдут немецкие «Мессершмиты», чтобы, выйдя из-за туч, расстрелять одинокий самолет. Будут взрываться в воздухе Илы от сдетонировавшей взрывчатки, будут прыгать летчики в ночь с парашютом и потом пять суток блуждать по лесу в поисках партизан, а повстречав — ждать отправки на Большую землю под недоверчивым прищуром командира: «Чи ты летчик сбитый, а чи агент немецкий, хто тэбе знае…».

Но чаще долетали и доставляли все что надо. И вот тогда действительно взлетали на воздух поезда, рвались в куски рельсы, а движение на железной дороге вставало на трое суток. Только это пошло потом, в 1943 году, когда откатился немец от Москвы, когда под Сталинградом перемолотили целую немецкую армию, когда стало ясно, что капут немцу, когда Москва наконец-то начала координировать действия отрядов — вот тогда стали партизаны грозной и единой силой. Только до этого времени надо было дожить сперва.

С песнями входила партизанская колонна в село. Подымался над сельсоветом красный флаг, расправлял усы командир партизанского отряда и обращался с речью к крестьянам — изгнали мы врага, пусть ненадолго, но изгнали. Наша теперь власть, советская, какой и была. Пусть до победы еще далеко, но помнить надо, что придет она, а пока — гордо реет над селом наше знамя, и если сунутся немцы, то враз поймут, с кем связались. Так что живем мирной жизнью, но винтовку держим наготове.

А когда приходили немцы, то обороняли село партизаны до последнего, бились за каждую хату, за каждый палисадник — и только когда совсем уж неисчислимая сила на них перла, отходили они обратно в лес, забирая с собой крестьян. Пусть заходит теперь враг в пустую деревню — все равно пахать на него никто не будет, ушли жители, не покорились супостату. И в других деревнях не было врагу спокойной жизни — следили за ним зоркие глаза, не давали шагу ступить спокойно, знал немец, что лес за околицей — чужой, кто рискнул по нему ходить, тому там и голову сложить. И пусть ярились полицаи — знал крестьянин, что есть у него защита, народные мстители, наши заступники.

Но на деле, опять же, выходило по-другому. Прежде всего задачей командира было сохранить отряд — боевую единицу. Ну а если погибнут при этом селяне — что ж, тем сильнее будет гореть огонь мести в наших сердцах. Немцы расклеивали на все столбы и двери объявления: «За каждого убитого немецкого солдата будет расстреляно пять местных жителей, за каждого офицера — 10». И приходили в село, и расстреливали, с предупреждением: «В следующий раз будет хуже, пустите к себе партизан — всю деревню спалим». Крестьяне чесали в затылках: немцев послушаешь — ночью партизаны придут и повесят как пособника, партизана пустишь — наутро немецкий взвод заявится и к стенке поставит. Куда ни кинь — всюду клин…

Выходило просто — кто сильнее притеснял, против того и объединялись. Устанавливали немцы драконовский режим — подавался народ к партизанам и показывал фашистам кузькину мать. Ну а если партизаны требовали невозможного, то говорил крестьянин народному мстителю: ступай-ка ты, мил человек, своею дорогой, ты стрельнул и в лес ушел, а мне землю пахать надо.

Крестьян тоже можно понять — им приходилось труднее всех. Только вроде дали землю в 1917-м — пришло раскулачивание и коллективизация. Пережили создание колхозов и чудовищный голод — война пришла. От такого озвереешь, хочется криком кричать: да когда ж пожить-то? Вот и вставал крестьянин перед страшным выбором: дашь партизану хлеб — свои дети с голоду опухнут, не дашь хлеб — дождешься пули за пособничество оккупантам. Одни давали. Другие нет.

На Брянщине, например, немецкий генерал-полковник Шмидт, командующий 2-й танковой армией, решил просто: хотят русские жить как им вздумается — пусть живут, пусть себе организуют местную управу, суды и прочие учреждения. И крестьяне жили — а с партизанами билась 12-тысячная группировка РОНА, с полевой артиллерией и броневиками. Бились жестоко: РОНА засылала в отряды своих агентов, после чего на леса обрушивались армады «Хейнкелей», вызванных с ближайшего аэродрома. А ночью партизаны закидывали спящий взвод РОНА гранатами, уцелевших подводили к ближайшей березе и вешали на грудь табличку: «Так будет с каждым предателем родины».

Труднее всего пришлось в 1943 году. Перед Курской битвой Москва стала посылать партизанам взрывчатку, вооружение и боеприпасы, требуя одного — хорошо организованного хаоса в тылу врага. Но и немцы тоже не дремали — с фронта присылали «ягдкоманды» диверсантов, пути движения партизан перекрывались и минировались, на партизан организовывали засады, колонны зажимали в клещи и расстреливали из броневиков, немецкая агентура выведывала партизанские схроны с минами, а вспомогательные части просто расстреливали всех и вся.

Весной-летом 1943 года на брянских партизан было брошено 10 дивизий, проще говоря, целая армия. Война была страшной — непрерывные бомбежки, непрекращающиеся артобстрелы, ну а пленных, по понятным причинам, вообще не брали. После месяца боев немцы отступили: цум тойфель, всех партизан не изничтожили, но потрепали изрядно. Каждая сторона заявила о своей победе — и каждая была в чем-то права. Немцам пришлось посылать домой несколько тысяч похоронок, в том числе и в генеральские семьи, а половина всех брянских партизан нашла себе покой в братских могилах.

Но — несмотря на голод и холод, несмотря на бои с облавами, несмотря на то, что есть было нечего, а стрелять не из чего — били врага люто. Только за июнь 1943 года между Смоленском и Брянском взорвали 300 паровозов и 44 моста. В сентябре под откос пустили еще 350 эшелонов. «Рельсовая война» дорого обошлась фашистам.

«Советское партизанское движение 1941-1944 годов, созданное в тылу германских армий, вторгшихся в СССР в 1941 году, было как по замыслу, так и по масштабам величайшим партизанским движением сопротивления в истории войн». Американский историк Эдгар Хауэлл написал эти слова в 1956 году, вовсе не испытывая какой-либо симпатии к СССР или русским партизанам. Эти слова — признание очевидного факта, спорить с которым сложно.

Вторая мировая война была самой кровавой и жестокой в истории человечества. Это на безлюдных просторах Северной Африки англичане и немцы могли себе позволить воевать по-джентльменски. Это в оккупированной Франции, где движение Сопротивления развернулось только в 1944 году (когда уже было ясно, что немцы по-любому проиграют), народ мог позволить себе не уходить в леса, а заниматься преимущественно доносами на соседей. Поэтому тому, кто сегодня говорит о негуманности партизан, стоит помнить несколько неприятных истин. Ни одна война не бывает гуманной. На любой войне в первую очередь гибнет мирное население. И главная цель любой войны — победа. А какой ценой — неважно, отстраивать будем потом.

А на Восточном фронте Второй мировой было еще хуже — шла война на уничтожение. И методы этой войны были соответствующими — с обеих сторон. «За нашу Советскую Родину» можно было делать все: уничтожать военнопленных, карать без суда и следствия предателей, работавших в местном самоуправлении, взрывать эшелоны и устраивать ночные налеты. Цель была одна — напомнить врагу, что он ходит не по своей земле. И дубина народного гнева уже занесена над его головой.

Сергей Карамаев
URL: http://vip.lenta.ru/topic/victory/partisanen.htm

КОНСТАНТИН ЗАСЛОНОВ
Константин Сергеевич Заслонов (партизанский псевдоним — Дядя Костя, 1910-1942), один из руководителей партизанского движения в Белоруссии во время Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (07.03.1943, посмертно). Заслонов родился в семье рабочего. После окончания школы работал на железной дороге. В октябре 1941 года в составе группы железнодорожников был направлен в тыл врага. В Орше Заслонов создал подпольную группу, участники которой путем применения «угольных мин» (мины, замаскированные под каменный уголь) за 3 месяца подорвали 93 немецких паровоза и совершили ряд других диверсий. Ввиду угрозы ареста в начале марта 1942 подпольщики во главе с 3аслоновым покинули Оршу и создали партизанский отряд, реорганизованный в июле 1942 в бригаду. Летом и осенью 1942 бригада 3аслонова вела активные партизанские действия в районе Витебск — Орша — Смоленск, уничтожив большое количество вражеской техники и солдат. В одном из боев 3аслонов погиб.

СИДОР КОВПАК
Сидор Артемьевич Ковпак (1887-1967) — руководитель партизанского движения. Родился в бедной крестьянской семье. В 1898 окончил церковно-приходскую школу и был отдан «мальчиком» в лавку. В 1914 году был мобилизован в армию, участвовал в Брусиловском прорыве 1916 года, был награжден двумя Георгиевскими крестами и двумя медалями. В 1918 году ушел добровольцем в Красную армию и на следующий год вступил в партию. Во время гражданской войны во главе организованного им партизанского отряда сражался с петлюровцами и немцами; воевал в составе 25-й Чапаевской дивизии. В 1937-1941 годах был председателем Путивльского горисполкома. В 1941 году Ковпак стал командиром Сумского партизанского соединения и провел 5 рейдов по фашистским тылам, пройдя более 10 тысяч километров и разгромив фашистские гарнизоны в 39 населенных пунктах. Успешные рейды Ковпака сыграли большую роль в организации партизанского движения на Украине. Генерал-майор Ковпак был дважды удостоен звания Героя Советского Союза (1942, 1944). После войны был заместителем Председателя Президиума Верховного Совета УССР.

МАКСИМ ПОПКОВ
Максим Попков (1929 года рождения) вступил в партизанский отряд в 1941 году. Был связным командира отряда, позже — разведчиком. В 1943 году участвовал в операции по подрыву моста. Замаскировав взрывчатку хворостом, он на санках протащил ее на мост, после чего бросил санки на пути следования эшелона. Рухнувший в результате диверсии состав вывел из строя дорогу на две недели. За этот подвиг 14-летний Максим Попков был награжден орденом «Красной звезды». После войны закончил училище и стал кадровым офицером.

«Учитывая громадные пространства оккупированных территорий на Востоке, наличных вооруженных сил для поддержания безопасности на этих территориях будет достаточно лишь в том случае, если всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования виновных, а путем создания такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет достаточна для того, чтобы искоренить у населения всякое намерение сопротивляться. Командиры должны изыскать средства для выполнения этого приказа путем применения драконовских мер».
Из приказа генерала Кейтеля от 23 июля 1941 года

«Партизанские отряды должны, и имеют к этому все возможности, обеспечить себя за счет противника. Партизаны, если у них нет в достаточном количестве оружия, боеприпасов и другого снаряжения, должны добыть все это в бою… Нельзя приучать отряды требовать и полагаться на снабжение только из центра и поощрять этим беззаботность в отрядах».
Из директивы Центрального штаба фронтовым штабам партизанского движения 18 августа 1942 года