Заметка Отто Бройтигама о характере войны на Востоке и общей ситуации в СССР.

Совершенно секретно

На Востоке Германия ведет тройную войну: войну за уничтожение большевизма, войну за разгром Великорусской империи и, наконец, войну за приобретение колониальных территорий в поселенческих целях и для экономической эксплуатации.

Последствием такого триединства целей восточной кампании является чудовищное сопротивление восточных народов. Если бы война велась только ради разгрома большевизма, то она давно закончилась бы в нашу пользу, поскольку, как показывает весь ее нынешний опыт, большевизм до глубины души ненавистен восточным народам, прежде всего, огромной массе крестьянства. Распад Российской империи на национальные составляющие также не вызвал бы такого сопротивления в массах, с которым мы сталкиваемся сейчас. Как показывают многочисленные допросы пленных и прочий опыт, разумные русские вполне осознают, что эта война закончится для них территориальными потерями, а нерусские народы вырвутся за рамки, в которые их втиснула Россия. Сопротивление Красной армии больше всего обусловлено третьей целью нашей кампании. С инстинктом, свойственным восточным народам, даже самый примитивный человек вскоре сообразил, что лозунг «освобождение от большевизма» был для Германии лишь предлогом для порабощения славянских восточных народов своими методами. Будто для того, чтобы не возникало никаких сомнений относительно данной военной цели Германии, немецкая общественность все более и более открыто указывает на это намерение. Претензии на завоеванные области в качестве поселенческого пространства совершенно открыто высказываются не только для Германии, но и для упорных врагов Германии – голландцев, норвежцев и др. Экономическая эксплуатация провозглашается устно и письменно и осуществляется с особой беспощадностью практически совсем без учета интересов местного населения.

Ко всем необходимым для войны мерам и сборам население [Востока] отнеслось с бóльшим пониманием, чем побежденные народы Запада. Но воспитанные большевизмом с сильным чувством собственного достоинства рабочие и крестьяне очень скоро почувствовали, что Германия рассматривает их не как равноправного партнера, а лишь как объект своих политических и экономических целей. Это их ужасно разочаровало, тем более что они возлагали на Германию огромные надежды.

Главное политическое управление министерства оккупированных восточных территорий может поставить себе в заслугу, что оно с самого начала четко осознавало это положение. Вскоре стало очевидно, что в условиях огромных пространств и неисчерпаемых человеческих и материальных резервов война не может быть завершена в короткий срок одной лишь силой оружия, а что – как и во всех последних крупных войнах – должно произойти духовное разложение, и в конечном итоге война должна превратиться в гражданскую, тем более что германский вермахт не намерен оккупировать всю территорию Советского Союза. Крах России 1917 года и коллапс 1918 года в Германии тоже ведь были вызваны не только оружием, но, в первую очередь, политическим разложением. То, что Ленин устроил в России, породило 14 пунктов Вильсона и подстегнуло марксизм в Германии. Теперь в Советском Союзе мы нашли население, которое, устав от большевизма, жадно ждало новых лозунгов, предлагающих ему лучшее будущее. Германии оставалось только найти такие лозунги, но этого не произошло.

Население оккупированных восточных территорий приветствовало нас с ликованием как освободителей, открыто и с готовностью полностью отдало себя в наше распоряжение. Там, где украинцы и русские, белорусы и представители прибалтийских народов вступали в немецкий вермахт или полицию, они практически без исключений показали себя с лучшей стороны. Поэтому Главное политическое управление стремилось всеми средствами сохранить и использовать в своих целях этот огромный капитал, попавший в наши руки. Для этого требовалось, чтобы национал-социализм резко отмежевался от большевизма и открыл перед населением перспективы новой, лучшей жизни. Все меры, предлагаемые Главным политическим управлением, были направлены на сохранение этого капитала. Их часто истолковывали как выражение мягкого, чувствительного, человечного отношения, своего рода немецкой сентиментальности, но в реальности они были выражением весьма жесткой реальной политики. Ведь речь шла о том, чтобы сохранить для нас эти многомиллионные массы Востока в первоначальном настроении, чтобы извлечь из этого максимальную военную, политическую и экономическую выгоду для Германии. Если бы эта политика удалась, то можно было бы ожидать огромного влияния [положительных настроений населения] на войска противника.

В течение многих лет народы Советского Союза с помощью самого эффективного из когда-либо существовавших пропагандистских аппаратов настраивались против своего окружения. До 1939 года национал-социализм был мишенью для самых подлых нападок. День за днем рабочим и крестьянам внушали, что трудящиеся Германии – жертвы жесточайшей эксплуатации. Поэтому рабочие и крестьяне Советского Союза смотрели на немецкую администрацию с чрезвычайным напряжением. Правда, они не совсем доверяли большевистской пропаганде, но все же встретили новых господ с некоторым сомнением.

Народы Советского Союза, как мы все знаем, пережили тяжелейшие времена. Поэтому они отличаются невообразимой для нас неприхотливостью, в том числе и в политической сфере. Так что [любая] форма управления, не направленная исключительно на разграбление и эксплуатацию и ликвидирующая большевистские порядки, вызвала бы величайший энтузиазм и дала бы нам в руки многомиллионные массы. И это воодушевление на оккупированных восточных территориях оказало бы влияние на сопротивление Красной армии. Было бы легко добиться, чтобы красноармеец сказал себе: «Я сражаюсь за систему, которая намного хуже, чем та, которая ожидает меня в случае поражения; при немцах мне будет во всех отношениях лучше, чем раньше». Если бы это убеждение стало всеобщим для красноармейцев, война закончилась бы очень скоро.

C учетом этого понимания Главное политическое управление сочло своей важнейшей задачей, активной пропагандой помочь нашим войскам сломить сопротивление Красной армии и таким образом ускорить окончание войны. К мерам, предлагаемым для достижения этой цели, относятся, прежде всего, решение аграрного вопроса и установление свободы вероисповедания, что существенно отличается от действий большевиков.

При исключительно большом значении, которое придается в Советском Союзе аграрному вопросу, Главное политическое управление еще до начала Восточной кампании выступало за то, чтобы распустить колхозы и снова ввести индивидуальное сельское хозяйство. Это предложение было отклонено Ведомством четырехлетнего плана с замечанием, что об организационных изменениях во время войны не может быть и речи. Поэтому в августе прошлого года удалось добиться всего лишь расширения территорий приусадебных участков.

Но прежде чем это могло быть осуществлено, Ведомство четырехлетнего плана поняло, что в интересах [сохранения сельскохозяйственного] производства с неистовым стремлением всего крестьянского населения к роспуску колхозов придется хоть каким-то образом считаться. Требование Главного политического управления о расформировании колхозов нашло свое отражение в новом Положении о сельском хозяйстве (Agrarordnung). Нескольких месяцев хватило для того, чтобы разъяснить необходимость реформирования колхозного устройства не только всем ведомствам вермахта, вплоть до младшего лейтенанта на передовой, но и инстанциям на родине и гражданской администрации оккупированных восточных территорий. Единственное исключение составили оба рейхскомиссара, возражения которых, к сожалению, повлекли за собой многонедельную задержку. Новое Положение о сельском хозяйстве появилось незадолго до начала весеннего сева, и было разослано отделом печати и пропаганды Главного политического управления, сопровождаясь мощной пропагандистской кампанией. Его непосредственным успехом было практически непредставимое увеличение производительности труда во время весеннего сева, который состоялся, несмотря на неблагоприятные условия. Однако длительного воздействия [этих мер] на врага до сих пор не удалось достигнуть. Разумеется, вражеская пропаганда обратила все свои силы против нашего Положения о сельском хозяйстве. Ее главным аргументом было то, что это всего лишь обещание, сделанное ради сиюминутных тактических успехов, а в остальном Германия намерена использовать страну исключительно в своих целях. Данный аргумент нашел опору в крайней медлительности введения в действие Положения о сельском хозяйстве, что, правда, частично было обусловлено объективными обстоятельствами (отсутствие межевщиков, кадастровых книг, геодезических приборов и т.д.).

Предусматривалось, что в 1942 году на Украине 20% коллективных хозяйств будут преобразованы в земледельческие товарищества. Увеличение территории приусадебных участков, являющееся главным критерием общего хозяйства и осуществляемое повсеместно и без промедления, тем более что его, как уже говорилось, было поручено организовать еще в августе 1941 года, до сих пор не достигнуто даже в 10% коллективных хозяйств. Первичная реорганизация в земледельческие товарищества началась совсем недавно и, согласно директивам ландесбауэрнфюрера Кёрнера от августа этого года, к концу года должна достичь не более 10%. При таком положении дел понятно, что большая часть украинского крестьянства поддалась вражеской пропаганде и утратила веру в серьезность наших намерений.

Также и объявление свободы вероисповедания должно было вызвать пропагандистский шок. Однако после нескольких месяцев переговоров было решено не провозглашать свободу вероисповедания торжественно, а по возможности провести все тихо. Таким образом, пропагандистское влияние оказалось потеряно.

Заметив задержку в решении церковного вопроса, Главное политическое управление стало искать замену в другом пропагандистском средстве, в вопросе реприватизации. На этом примере можно было бы наглядно показать всему миру, чтонационал-социализм решительно отмежевался от большевистских мер экспроприации и вводит новые отношения собственности. Первым условием пропагандистского использования этого лозунга была бы немедленная отмена мер экспроприации в прибалтийских странах, где большевизм не правил еще и года, и в этой связи можно было бы без труда восстановить прежние имущественные отношения. Однако, к безграничному изумлению населения, германская администрация предпочла взять на себя роль скупщика награбленного большевиками. Все генеральные комиссары в прибалтийских странах указывали на необходимость реприватизации для психологической обработки населения, которое, как известно, необходимо привлечь на сторону немцев. Даже после того, как Ведомство четырехлетнего плана, сознавая, что дальнейшее откладывание реприватизации вредит также и экономическим интересам Германии, отбросило свои первоначальные опасения, необходимость восстановления добольшевистских отношений собственности – вопреки политическому благоразумию и лишь на основе необоснованного возражения рейхскомиссара – так и не была признана.

В очередной раз у нас из рук было выбито мощное оружие для разложения фронта противника, оружие, действие которого нельзя недооценить. Ибо экспроприация большевиками частной собственности без компенсации в свое время вызвала ужас не только русских буржуазных кругов, включая зажиточных крестьян, но и всего цивилизованного мира. Таким образом, весь мир, включая разочарованные большевизмом рабочие и крестьянские массы в Советском Союзе, теперь ожидал четкой позиции Германии по этому вопросу. А молчание Германии, разумеется, было использовано вражеской пропагандой, которая смогла внушить советским массам, что Германия не планирует восстановления частной собственности.

Главное политическое управление также постоянно подчеркивало, что народам Востока необходимо сообщить что-то конкретное об их будущем. Оно указывало, что если мы не выступим против сталинской пропаганды, то народы поддадутся ей, то есть поверят в их порабощение Германией. Таким образом, Главное политическое управление по многочисленным просьбам инстанций вермахта неоднократно указывало на целесообразность того, чтобы славянские народы Востока получали с авторитетной германской стороны успокаивающие заверения в их будущем. В качестве лучшего средства было названо, учредить в противовес [правительству] Сталина правительство какого-нибудь пленного красного генерала, или, чтобы избежать слова правительство, таким средством мог быть просто взбунтовавшийся генерал вроде де Голля, который должен был стать точкой притяжения для всех красноармейцев, недовольных Сталиным. Правильность этой точки зрения впоследствии подтвердилась в бесчисленных заявлениях военнопленных, которые независимо друг от друга свидетельствовали о том, что полное молчание Германии относительно будущего России заставляет опасаться худшего. Многие хотели бы перебежать, но не знали, к кому идут. Под знаменами признанного контрреволюционного лидера они охотно и отважно сражались бы против большевистского режима.

Все предложения по этому поводу были, по существу, отклонены. Разрешение на использование на фронте было дано только соединениям тюркских и кавказских народов, а также казаков, а затем, после некоторых неудач, и эстонцам. При затруднениях пополнения частей войска переходили к найму в свои ряды военнопленных и гражданских лиц, в первую очередь, для тыловых служб. Но даже на передовой они нашли применение и сражались отлично. Только в последние недели под давлением партизанской опасности было разрешено создание национальных подразделений, но только для борьбы с партизанами. Но и эта мера останется без пропагандистского эффекта, если не будет разрешено их использование на фронте и если во главе этих подразделений не будет поставлена личность со звучным именем.

Для достижения своей политической цели Главное политическое управление также во многом было вынуждено отменить или, по крайней мере, изменить те меры с немецкой стороны, которые укрепляли сопротивление противника.

В первую очередь здесь следовало бы назвать обращение с военнопленными. Ни для кого больше не секрет, что сотни тысяч их буквально погибли от голода и холода в наших лагерях. Якобы для них не хватало продуктов. Странно, однако, что продовольствия не хватало только для советских военнопленных, в то время как не звучало никаких жалоб на обращение с другими военнопленными – поляками, сербами, французами и англичанами. Разумеется, нет ничего более подходящего для укрепления сопротивления Красной армии, чем сознание того, что в немецком плену солдат обречен на медленную мучительную смерть. Здесь, однако, неустанными усилиями Главного политического управления удалось добиться существенного улучшения положения военнопленных. Это улучшение, однако, следует отнести не к политическому благоразумию, а к внезапному осознанию того, что нашему рынку труда срочно необходима рабочая сила. Теперь мы стали свидетелями гротескной картины: после массовой голодной смерти военнопленных на оккупированных восточных территориях в величайшей спешке приходится вербовать миллионы работников, чтобы решить проблему нехватки рабочей силы, возникшую в Германии. Теперь вдруг вопрос питания уже не играет никакой роли. В обычном безграничном пренебрежении к славянским народам при «вербовке» применялись методы, которые, пожалуй, встречались только в самые темные времена работорговли.

Началась настоящая охота на людей. Независимо от состояния здоровья и возраста, людей отправляли в Германию, где вскоре выяснилось, что из-за серьезных заболеваний и прочих видов нетрудоспособности более 100 000 из них должны быть отправлены обратно. Нет необходимости указывать на то, что эти методы, которые, конечно, применялись только в Советском Союзе, но ни в коем случае и не в такой форме даже во враждебных странах, таких, как Голландия, Норвегия, должны были оказать свое воздействие на сопротивление Красной армии. Мы действительно чрезвычайно облегчили советской пропаганде разжигание ненависти к Германии и национал-социалистической системе. Советский солдат сражается все отважнее, несмотря на все усилия наших политиков найти для этой отваги другое имя. Все больше должно проливаться ценной немецкой крови, чтобы сломить сопротивление Красной армии. Разумеется, Главное политическое управление постоянно стремилось поставить на разумную основу методы набора работников и обращения с ними в Германии. Первоначально всерьез надеялись добиться от отправляемых в Германию работников максимальной производительности при минимальном питании. И в данном случае к улучшению привела опять же не политическая прозорливость, а самые примитивные биологические выводы. Теперь в Германию должны приехать 400 000 помощниц по хозяйству из Украины, и немецкая пресса уже публично объявляет, что они не имеют права на досуг, не могут посещать театры, кинотеатры, рестораны и т.д., и, не считая служебных надобностей, могут покидать дом в лучшем случае не больше чем на три часа в неделю.

Ко всему этому стоит добавить обращение с украинцами в самом рейхскомиссариате. С неслыханным высокомерием мы отбрасываем все политические познания и рассматриваем – к радостному изумлению всего цветного мира – народы оккупированных восточных областей, как белых второго сорта, которым провидение якобы уготовило всего лишь участь рабов для Германии и Европы. Им полагается только начальное школьное образование и никакого социального обеспечения. Их питание интересует нас лишь в той мере, чтобы они оставались работоспособными, и во всех отношениях им дают понять, что мы считаем их неполноценными.

При таком положении дел можно констатировать следующее:

1.Сила сопротивления Красной армии и силы партизанского движения в равной мере возросли, когда население узнало наше истинное к нему отношение. То есть, как и в 1918 году, военные подвиги нашей славной армии были нейтрализованы недальновидной политикой. Наша политика заставила большевиков и этнических русских выступить против нас единым фронтом. Русский сегодня сражается с предельной храбростью и самопожертвованием не больше не меньше, чем за признание своего человеческого достоинства.

2. Наша политика использования Украины как противовеса против могучей России, против Польши и Балкан и как моста на Кавказ потерпела полный крах. 40 миллионов украинцев, которые ликующе приветствовали нас как освободителей, сегодня относятся к нам безразлично и уже начинают переходить во вражеский лагерь. Если нам не удастся в последний момент изменить ситуацию, то не сегодня-завтра мы рискуем столкнуться на Украине с партизанским движением, которое не только в значительной степени выведет из игры Украину в качестве поставщика продовольствия, но и парализует пути снабжения германской армии, поставит под угрозу ее существование и, следовательно, приведет к опасности поражения для немцев.

Чтобы в последний момент избежать этой опасности, угрожающей немецкому народу, необходимо следующее:

1.В отношении Украины должна проводиться абсолютно позитивная во всех отношениях политика. Украина не должна быть для нас просто объектом эксплуатации, но население должно серьезно чувствовать, что Германия – ее друг и освободитель. Органы немецкого экономического управления должны нести ответственность за обеспечение прожиточного минимума населения. Принудительный набор рабочей силы на оккупированных восточных территориях должен быть немедленно прекращен. В Рейхе обращение с украинцами и остальными восточными народами должно быть надлежащим и достойным человека. В публичных высказываниях, устных и письменных, следует избегать всего того, что каким-то образом позволяет понять, что мы рассматриваем эти территории как объект эксплуатации. Русскому народу нужно сказать что-то конкретное о его будущем, тем более что Германия не намерена и не обладает силой оккупировать всю российскую территорию.

2. Выразителем обозначенной выше политической линии, не признающим роль Украины в мировой политике и умудрившимся легкомысленно отказаться от дружбы с 40-милионным народом, что повлекло за собой укрепление сопротивления Красной армии и затягивание войны со всеми последствиями, служит, в общем и целом, ведомство рейхскомиссара Украины. Свою единственную задачу оно видит в экономической эксплуатации страны. Но чем дольше длится война, тем больше приходится использовать политические силы. Поэтому было бы целесообразно поставить во главе рейхскомиссариата личность, обладающую также достаточными политическими способностями.

Если мы в последнюю минуту не изменим курс, то можно сказать со всей определенностью, что стойкость Красной армии и всего русского народа еще больше возрастет, и Германии придется и дальше жертвовать своей лучшей кровью. Да, приходится откровенно сказать, что даже возможность поражения Германии становится ощутимой, особенно в том случае, если партизанское движение распространится и на другие части Украины, к чему Сталин стремится всеми средствами. Нельзя сказать, что в южной Украине из-за отсутствия болот и лесов такой опасности не существует. Стоит только вспомнить о бандитском главаре Махно, который около двух лет терроризировал Украину и ухитрялся уходить от всех преследований. Было бы также неверно возлагать надежды на экономический крах Советского Союза. Конечно, потери плодородной земли, сырья и промышленных предприятий очень значительны. Но, с другой стороны, у них еще остается чрезвычайно богатый всеми видами сырья Урал, где вот уже 14 лет всеми силами развивают промышленность, а также богатая Сибирь. Наконец, мы знаем, что Советы систематически создавали запасы, а также что мы не можем полностью перерезать англо-американские поставки.

Но если мы осуществим предложенную смену курса, то можно с уверенностью предположить, что и разложение Красной армии удастся. Потому что воля красноармейца к сопротивлению будет сломлена [лишь] в тот момент, когда он поймет, что Германия принесет ему лучшую жизнь, чем при Советах, и что Германия не особенно обращает внимание на национальность, другими словами, не собирается лишать его человеческого статуса.

Проблема слишком серьезна, чтобы остаться нерешенной. Здесь речь идет о будущем германского народа, возможно, даже о его бытии или небытии. Постоянный тезис Главного политического управления состоит о том, что быстрая победа не может быть достигнута одним лишь оружием, а только в сочетании с масштабным политическим наступлением, оправдался. То, что в управлении оккупированными восточными территориями заняты люди, не знакомые с русской спецификой, вероятно, является одной из причин того, что этот тезис еще не прижился. Господа [управленцы] только потихоньку подступаются к проблемам, для чего им, в основном, еще нужны переводчики. Тем не менее, сегодня уже видно, что широкие круги низших управленцев в Украине прямо-таки в ужасе от курса, заданного сверху. Но они не в состоянии его проводить. Поэтому тем более следует доверять мнению Главного политического управления, отличающегося лучшим знанием дела и людей, которое и сегодня убеждено в скором победоносном завершении войны, если будет соблюдаться его политическая линия.

Берлин, 25 октября 1942 г.

Бройтигам

Отто Бройтигам – один из ближайших соратников Розенберга – отвечал в министерстве за взаимодействие с Верховным командованием сухопутных войск. Дипломат со степенью по юриспруденции, многие годы проработавший в СССР: генеральные консульства в Тбилиси (1923), Баку (1924), Харькове (1925), Одессе (1927), немецкое посольство в Москве (с 1928), руководитель отдела министерства иностранных дел по экономике СССР, в 1935 совершил длительную поездку по СССР, с 1940 года – генеральный консул в Батуми, с марта 1941 года участвовал в планировании оккупации СССР, с начала мая – в ведомстве Розенберга.

Оригинал опубликован: IMG XXV 294-PS